Письма из прошлого
Когда уезжала в другой город моя мама, в узелочке своем она передала небольшой сверток. Ну, сверток, да сверток, что тут особенного? Я его и положила на полку в шкафу. До времени и не трогала. А тут как-то руки сами потянулись к нему. Что там, интересно?
Развернув её узелок, я увидела конверты. Старые, ещё советские. Письма мама писала, в основном племяннице своей в Германию. Про другие письма кому-то я не знала, поэтому так сильно и удивилась. Конверты были сложены аккуратно, но сильно потрепаны, видимо она их часто доставала и перечитывала. И я подумала:
- Раз уж мама мне доверила свои письма, я имею право их прочитать.
И вот открываю первый конверт…
«Меня зовут Меньших Эрна Фридриховна. Моя фамилия до замужества была Губерт. Родилась 27 июля 1926 года в селе Розенгейм Красноярского района Саратовской области. Село было большое, на 800 дворов.
В нашем селе была церковь розового цвета, она делила село на две части. А колокол было на всю деревню слышно. Дома все рубленные были. А сады какие! Груши хорошие, крупные, сладкие, как сахар! А дыни, возьмешь в руки и радуешься! Мы жили у самой Волги. Весной вода всё захлестывала. Очень хорошая деревня была. На праздники в деревню съезжалось много народа»
* * *
«Проживала с семьей своих родителей: матерью Еленой Мельхиоровной (в девичестве Дубс) и отцом Фридрихом Генриховичем, старшей сестрой Фридой (1924 года рождения) и младшим братом Генрихом, мы звали его Андрей (1930 года). В семье рождались и другие дети, но в младенчестве они умирали. Мама моя все хотела девочку Леной назвать, но они все умирали до года. Бабушка моей мамы по линии её отца, мы её звали Модер, родилась в 1856 году, умерла в 1933. Хоронили бабушку в деревне, откуда она была родом. Семья была большая, много братьев по отцу. Все жили дружно. После смерти матери, мой отец отдал свою долю братьям. Дом у них в деревне был очень большой.
Когда дом делили на паи, в семье моих родителей ещё не было детей. И так бабушка попала к нам. Бабушка была очень хорошая. Много работала. Раньше землю давали на мужской пол. А сыновей у бабушки много было. «Губертских» пол-деревни было. В каждой семье по 8 – 10 детей было. Они табак сеяли. Были такие длинные сараи, в которых табак сушили. Семья
была не бедная»
* * *
«А потом наступил 1933 год.
Один из дядей моей матери был партейным. Этот Андрей, когда разрушали церковь, залез наверх и скидывал колокол. И тот ушёл глубоко в землю. Бабушка его за это не любила:
- Лучше бы он сам там (в земле) застрял.
Может быть, он это тоже сделал из-за детей, которых у него было много, а уже голод наступил.
Сыновья приезжали к матери. Ещё Андрей был, Христиан, Каспар. Все дружные были. Одна была дочь Эрна. По ней и меня назвали. Это была моя крестная. Красивая была. Вообще все красивые были. У мамы моей было два брата. Один хороший, другой плохой. Хорошего звали Карлуша»
* * *
«Родители в семью брали приёмных детей. Одного мальчика, Карлушу, (примерно 1922 года рождения) они взяли из детдома. Моя мама шила для этого детдома одежду и вот один мальчик привязался к нашему отцу. Мама и уговорила взять его к себе. Этот мальчик вырос в семье. Очень хороший был!
Женили его на двоюродной сестре нашей мамы, тоже Эрне. Две дочери у него в семье было. Во время войны Карлуша вместе с приёмным отцом был взят в трудовую армию. Карлуша после войны работал в Яшкино и жил на улице возле пожарки. Когда он работал на погрузке леса, с платформы покатились бревна и придавили насмерть нашего Карлушу»
* * *
«Жили мы хорошо. Моя мама хорошо зарабатывала, потому что ценилась как швея. У неё всегда было много заказов.Мама, когда молодая была и шубы, и тулупы шила.
Научилась шить моя мама у одной семьи, жили они неподалеку, как говорят: районный центр. Муж шил мужскую одежду, а жена – женскую. И так у них мама научилась швейному мастерству. Обе дочери у них были дауны. Но тогда не знали, отчего это. Мама за учение платила»
* * *
«Нашу семью раскулачили. Братьев у отца было много, жили дружно и хорошо работали. Пришли самые лодыри, и всё забрали. Даже ночной горшок у маленькой девочки!
Я хорошо помню, хоть и маленькая ещё была: ночью всё отбирали, знакомая наша принесла два мешка шмуток, боялась отберут. А хулиганы залезли в дом, и все утащили. Отобрали всё: и коров, и коней, и сбрую, всё! Люди же все сами покупали, а они отобрали…»
* * *
«В 1934 году мы переехали в город Энгельс Саратовской области, раньше он назывался Покровск. Уговорил переехать нашу семью двоюродный брат отца, Генрих Губерт. Он очень хороший был!
Жену дяди звали Христина. Вся семья у него были музыканты. Потом они уехали в Германию.
Переезжали в город всей семьей: родители, сестра Фрида, Карлуша- «приёмыш», Андрей – брат. Ещё была одна маленькая сестренка, она умерла от голода. Соседи все умирали от голода, 33-й год!
Нас всех завернули в перину, чтоб не замерзли. Переезжали ночью, в январе.
В школу пошла старшая сестра Фрида, я ещё не ходила. Отец мой устроился работать на кирпичный завод. Работа была тяжелая и отец не мог работать, постоянно кашлял. Потом он перешел работать «к военным». Служили «и шоферы, и стрелки. Стрелков дивизия была. Я помню, написано было “147 ”»
* * *
«Недалеко от нашей избушки, “на курьих ножках”, был овраг, из которого выбирали глину для кирпичного завода. У людей были огороды, сажали картошку. Родители собирали “синюю” ягоду, которую мама добавляла и в галушки, вкусно было. Ягоды очень много росло. По целому ведру набирали. И солдатам относили, там тоже варили.А так много там ягоды росло! Детство наше было счастливым. Жили очень дружно. Там немцы и русские жили, всякие! Всякие разные нации были. Люди
совсем другие были»
* * *
«В деревню привезли целую машину семечек. На масло подсолнечное. Эти семечки разгрузили к нам. Раньше в этом месте какие-то склады были. Там какой-то “царь” жил. Широкая стена от переезда и целый квартал, такой забор был кирпичный. Мы по этому забору ходили. Там кухня была, потом там, где они спали, и гаражи.
Я шустрая была. Жених у меня был, Витька. Наберем с ним в горшок головастиков, заберёмся на кирпичную стену и когда кто-то идёт внизу, выливаем на него. И прячемся.
До войны я успела закончить 5 классов. Много учили стихов, научилась хорошо
считать»
* * *
«1939 год снова был голодным. Стояли в очереди по всей ночи, писали номер очереди на спинах, руках. Хлеба давали по две булки. Брат Андрей в ту зиму едва не замерз. Сморило, он и прилег на бревна. Когда мы кинулись его искать, люди подсказали:
- Вон мальчик среди бревен лежит.
Не стали бы искать, так и замерз бы. И всё равно, хорошо мы до войны жили!»
* * *
«Сначала с Волги семью депортировали в Абакан. Там мы с сестрой Фридой работали в шахте. Не только нас выселили. Много народа. Ой, много! Семей много было. Мы приехали в сентябре, 2-го нас погрузили в Энгельсе, а 12-го мы приехали. Десять дней. До самой поздней осени вывозили из деревень.
В городе никто ничего не продал. Коров мало было, а в деревнях – у всех коровы были, у всех сады были. Жили все нормально. Но голод тоже был в 33 году. Мама наша помнила, что и в 21 году тоже был голод. Во время войны, конечно, плохо было. Настрадались!
Осенью поздно уже, пока все люди со своей скотиной разобрались. У нас одна коза была, мы её сдали. Они должны были нам скотину дать, жилье. А никто ничего не дал. Тут сразу мужиков забрали, а женщины – что? И мама наша взяла себе мальчишку, ровесник нашему Андрею, чтоб ему хоть
весело было.
Абакан – такая река! Волны такие, как дом. И несколько мальчишек там утонули. Одному 14 лет было. Женщина так плакала, кричала, в деревне было слышно!
Сестра работала, я маленько работала. Когда мы приехали, нас собрал тот, кто руководит этой деревней
и говорит:
- Вот сейчас я буду говорить, какая работа. В шахте. Кто пойдет в шахту?
Но разве кто пойдет? Мало кто.
- В сторону. Кто пойдет на конный?
Наш отец любил коней, он ухаживал за теми конями, которых в шахте гоняли. Вот они уже ослепли. Им шоры. Два коня бегут. По кругу в одну сторону, в другую. И так целую смену надо. Их несколько коней было. Они уже ослепли от такой работы.
А потом люди уже стали умирать. Сначала все с мужиками были. Вот наша семья: трое детей, Карлуша приёмный, отец и мать. Мужиков забрали в ноябре месяце, в следующем году.
Мы мало работали там, нас потом в трудовую армию забрали»
* * *
«Талоны нам давали сразу на 10 дней.
Кто хотел, растягивали сразу на десять дней, а кто не хотел, за два или три дня все съедали. Ругались на них: надо вот так! Сделали на весь месяц. Опять не так. Как вот должны делать? Другая говорит:
- Какое твое дело, я может за раз съем, а может за два месяца.
Мы с Фридой, например, по-другому делали.
Крапиву ели. Это было уже в Башкирии. Нас в трудармию забрали. Идём из леса, когда на лесоповале работали. Выберем, которая посочнее была, варили суп, картошку там. Мяса нам не давали. Вот, наверное, что на базе было, то и давали. Вот дают нам килограмм хлеба. Карточная система. Мы с Фридой на одну декаду возьмем муку, 6 килограмм, а на одну декаду хлеб берем. Мы галушки варили. И лепешки стряпали. А мужики, если они получат – съедят сразу и всё. А в столовой хорошо кормили. Я была рабочий контроль, по ночам ходила, смотрела, что они в котёл кладут. Мяса пятак положат на весы. А бурильщики, они здоровые мужики были, азербайджанцы. Только поставишь контрольную порцию на весы, смотришь, её уж нет. Кричат:
- Где контроль, где контроль?
А мы пойдём ночью, откроем трансформаторную будку и выпускаем автол тоненькой струйкой, потом закроем и стряпаем, и никто не умер. Одна тетя Маруся была, старая дева, 50 лет с лишком. Вот в стенгазете её нарисовали: сидят за столом, а она на вилке держит лепешку и написано «автол». Ну, никто не умер! И картошку на нём жарили.
В карточки входило: крупы маленько, перловка, пшёнка. Мы и сами вырастили целый мешок проса. И людям давали. Жалко же людей! Там тётя Лиза была охранником, она вредная была, а другая была, как мы, немка, она хорошая была»
* * *
«Плохо было! Идёшь с работы еле-еле, дома есть нечего. Оставишь если кусок хлеба — хозяйские дети тоже хотят есть. Ругайся – не ругайся.
Работать они не хотели. Колхоз. Утром бригадир едет на коне и стучит в окно:
- Маша, на работу! Настя, на работу.
Наша хозяйка никогда не хотела работать. То у неё эта Валя, младшая, заболела, то еще чего-нибудь. А другая идёт на работу. Сколько-нибудь, да получает.
Вот взрослые же люди. Видят: у тебя есть, а у меня почему нет? А не хочет идти на работу. Ну, тогда и не ешь! Бригадир, это его обязанность, на коне разъезжает по деревне, по 80 и больше домов, и никто не идёт на работу!
Говорят, это колхоз пусть убирает! А убирать-то некому! А люди, они не понимают. Вот муж ушёл на войну, теперь сиди и жди его. Чтоб он тебя кормил. А другая идёт на работу. Маленьких детей оставит с кем-нибудь, с соседкой и идёт на работу. А другие не хотят. А у нашей хозяйки, Насти, старшие девки большие были, а работать не хотели. Ну, они богатые были. Пчёлы были, 5 улье, телку обменяли на корову…»
* * *
«Это в Ишимбае было. Вот люди идут на работу:
- Это немцы, это немцы!
А я скандалила всегда, ну по 16 лет нам. Сестра моя:
- Да перестань ты, перестань!
А мужики, отец мой говорил, мигом умирали! Они ещё курят. Другой бы хлеб купил, а тот – курить. Маленький стаканчик соли десять рублей был. А там в Ишимбае озеро есть, где соль добывали.
Зарплату нам иногда платили. Мама нам высылала. Мама день и ночь сидела и шила. Нам отправляла в посылках наши шмутки. Платья нам хорошие пришлёт. Мама так до конца войны в Абакане и жила.
Было БНП – Башкирская нефтяная промышленность. Мы туда пойдем, письма получаем, деньги приходили. Бригадир поедет отчитываться, узнает фамилию, скажет нам. Я ходила один раз. 1000 рублей нам мать раз прислала, это были большие деньги. И 1000 рублей нам зарплату дали. И я шла пешком. Через лес только надо было 15 километров пройти. Гора там была высокая. У подножия стоял детский дом. Там такие хулиганы были! Дети тоже голодные были. Идти надо было в гору. Наша деревня в гору была. С другой стороны лес. На подводе в гору даже не могли заехать.
Пять часов было. Кирпичный завод был, рабочий день закончился. От кирпичного завода ещё три километра было до нашей деревни. Я пришла домой, у меня ноги вот так тряслись. Во-первых, я боялась. Во-вторых, всё же далеко.
Настрадались больше, чем надо!»
* * *
«Родителей вызвали к себе в 1946 году. Они в Тайге целый месяц лежали. Тогда все люди куда-то ехали, билеты было не достать. Нам первым разрешили родителей вызвать. Мы хорошо работали. И семья наша приехала. Сначала дали комнату. Потом квартиру».
* * *
«Андрею (брату) 16 лет уже было.
В конторе, где они работали, сделали объявление: набирали на разведку. Андрей сразу вызвался:
- Я поеду.
И он поехал. Бригадиром был Барсуков Иван. Жена была такая, как мы немка, а он русский. Хороший был бригадир. Собрал он в бригаду по 12 человек мужчин. Вот четыре угла у буровой. Чтоб на каждом углу было и еще запасной. Это все очень высоко было, 43 метра. И кранблок ещё был 3 метра, с одной стороны. А с другой, где эта катушка ходила, троса такие толстые, как моя рука были».
* * *
«Картошку накопали. Съедим, еще поставим. Съедим, еще поставим! Целый день только картошку пекли. В ведре. Опрокинем ведро и опять. Не дай бог опять это трудовая армия».
* * *
«В Стерлитамаке выходила замуж в декабре 1950 года. В Башкирии. Там мы трудовую армию отслуживали. У нас никаких документов не было, ничего. Даже паспортов не было. Куда мы поедем без ничего? Мы долго там жили. Потом мы уехали в город Бирск. Тоже Башкирия. Там моему брату Андрею дали квартиру. И он нас всех забрал: Фриду с Ирмой и меня».
Писем было немного. Видимо, мама писала их ночью, когда воспоминания будоражили, не давали уснуть.
Письма эти жгли руки. Перечитывала всё равно раз за разом. Как же так, матушка Россия? Как же так? Они ведь тоже дети твои!
Елена КУСТОВА, пос. Яшкинский